Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

гостиницах. Кроме того, мы установили наблюдение за всеми лицами, сопровождавшими Молотова, так как русские неоднократно использовали официальные визиты, чтобы провезти в страну агентов своей секретной службы»[246].

Поезд прибыл в Берлин в 11 утра 12 ноября. «К прибытию поезда на Ангальтском вокзале собралось много встречающих, среди которых находились министр иностранных дел гитлеровского рейха Риббентроп и фельдмаршал Кейтель. Был выстроен почетный караул, и оркестр исполнил “Интернационал”»[247]. Из поезда отправились в резиденцию — замок Бельвю. Переговоры не обещали быть легкими. В тот момент, когда Молотов выходил из поезда, Гитлер подписал Директиву ОКБ № 18, в которой рассматривались ближайшие военные мероприятия в районе Средиземного моря. В ее пятом пункте говорилось: «Политические переговоры с целью выяснить позицию России на ближайшее время начаты. Независимо от того, какие результаты будут иметь эти переговоры, продолжать все приготовления в отношении Востока, приказ о которых уже был отдан ранее устно»[248].

Каковы же были цели фюрера, когда он пригласил Молотова? Главное — постараться максимально изолировать СССР накануне нападения на него. Для этого извлекалась не новая идея антианглийского «континентального блока», которая популяризировалась видными немецкими геополитиками: Науманом, Екшем, Хаусхофером. 4 октября на Бреннерском перевале Гитлер излагал ее Муссолини: «Россию надо направить на Индию или, по меньшей мере, к Индийскому океану, на Балканы, Турцию, чтобы гарантированно спровоцировать конфликт между Москвой и Лондоном»[249].

В полдень официальная часть визита началась с беседы с Риббентропом.

— По нашему мнению, — начал Риббентроп, — Германия уже выиграла войну. Никакое государство в мире не в состоянии изменить положения, создавшегося в результате побед Германии. Теперь мы переживаем начало конца Британской империи. Я думаю, фюрер выскажет свои принципиальные соображения о целесообразности обмена мнениями о сферах интересов в широких чертах между Японией, Италией, СССР и Германией. Аспирации СССР могут лежать в тех частях Азии, в которых Германия не заинтересована.

Пространно повторив свое письмо к Сталину, он добавил, что интересы Германии лежат в Восточной и Западной Африке, Италии — в Северо-Восточной Африке, Японии — на юге, а у СССР также на юге — к Персидскому заливу и Аравийскому морю. Кроме того, он высказался за пересмотр при участии Турции, СССР, Германии и Италии конвенции Монтрё о статусе Черноморских проливов с обеспечением преимущественного положения СССР, не затрагивающего, по возможности, «лица» Турции. Риббентроп говорил еще о желательности договориться СССР, Германии, Италии и Японии в виде декларации против расширения войны, а также о желательности компромисса между Японией и Чан Кайши[250].

Гитлер принимал Молотова в 3 часа дня в новой, мраморной канцелярии, построенной придворным зодчим Альбертом Шпеером именно для того, чтобы поражать зарубежных посетителей. «Гитлеру было по душе, когда гостям и дипломатам приходилось долго брести до его приемной», — писал Шпеер. По пути к рейхсканцлеру Молотову пришлось миновать мраморную галерею, которая была вдвое длиннее Зеркальной залы Версаля. Особое впечатление должна была производить инкрустация на столе: наполовину вынутый из ножен меч: «Пусть дипломаты, сидящие передо мной за этим столом, увидят, поймут и задрожат от страха и почтения»[251].

«Когда мы вошли, Гитлер был один в кабинете, — вспоминал Бережков, которого фюрер принял за немца из-за его блестящего немецкого языка. — Он сидел за огромным письменным столом над какими-то бумагами. Но тут же поднял голову, стремительно встал и мелкими шагами направился к нам. Мы встретились в середине комнаты. Мы — это Молотов и его заместитель Деканозов, а также Павлов и я — оба в роли переводчиков. Фюрер подал каждому руку. Его ладонь была холодной и влажной, что вызывало неприятное ощущение… Обратившись к Молотову, он пригласил его к низкому круглому столу, вокруг которого стояли диван и кресла»[252].

Трудно себе вообразить более разных собеседников, чем Гитлер и Молотов. «Лед и пламень». Генри Киссинджер в своей классической «Дипломатии» пишет: «Невозможно представить себе двух людей, которые могли бы хуже общаться друг с другом, чем Гитлер и Молотов… Разговаривая с зарубежными лидерами, Гитлер обычно ограничивался страстными заявлениями об общих принципах. В тех немногих случаях, когда он участвовал в реальных переговорах — с австрийским канцлером фон Шушингом или Невилем Чемберленом — он прибегал к задиристой манере и выдвигал непомерные требования, от которых редко отказывался. Молотов, с другой стороны, интересовался принципами меньше, чем их воплощением. И у него не было простора для компромисса»[253].

Вспоминал Молотов: «Гитлер… Внешне ничего такого особенного не было, что бросалось бы в глаза. Но очень самодовольный, можно сказать, самовлюбленный человек. Конечно, не такой, каким его изображают в книгах и кинофильмах. Там бьют на внешнюю сторону, показывают его сумасшедшим, маньяком, а это не так. Он был очень умен, но ограничен и туп в силу самовлюбленности и нелепости своей изначальной идеи. Однако со мной он не психовал. Во время первой беседы он почти все время говорил один, а я его подталкивал, чтобы он еще чего-нибудь добавил»[254]. Переводчик Гитлера — Шмидт напишет: «Этот коренастый, среднего роста русский, с живыми глазами за старомодным пенсне, все время напоминал мне профессора математики. Причем не только внешне. И в аргументации Молотова, и в его манере говорить присутствовала математическая точность и безукоризненная логика»[255].

«Беседа началась с длинного монолога Гитлера, — расскажет Молотов через три дня на заседании Политбюро. — И надо отдать должное Гитлеру — говорить он умеет. Возможно, что у него даже был приготовлен какой-то текст, но фюрер им не пользовался. Речь его текла гладко, без запинок. Подобно актеру, отлично знающему роль, он четко произносил фразу за фразой, делая паузы для перевода»[256].

— Хочу попробовать, поскольку это возможно и доступно человеческому разумению, определить на длительный срок будущее наций, чтобы были устранены трения и исключены конфликты, — делился своими идеями фюрер.

«Гитлер: “Вот вам надо иметь выход к теплым морям. Иран, Индия — вот ваша перспектива”. Я ему: “А что, это интересная мысль, как вы это себе представляете?” Втягиваю его в разговор, чтобы дать ему возможность выговориться. Для меня это несерьезный разговор, а он с пафосом доказывает, как нужно ликвидировать Англию, и толкает нас в Индию через Иран»[257]. Молотов в течение почти часа выслушивал монолог Гитлера, иногда поддакивая, а затем тоже взял слово:

— Германия в результате соглашений 1939 года получила надежный тыл, что имело большое значение для развития военных событий на Западе, включая поражение Франции. Правильно были также решены вопросы о Литве и Восточной Польше. Советская сторона считает, что